Неточные совпадения
— Не думаю, опять улыбаясь, сказал Серпуховской. — Не скажу, чтобы не стоило
жить без этого, но было бы скучно. Разумеется, я, может быть, ошибаюсь, но мне кажется, что я имею некоторые способности к той сфере деятельности, которую я избрал, и что в моих
руках власть, какая бы она ни была, если будет, то будет лучше, чем в
руках многих мне известных, — с сияющим сознанием успеха сказал Серпуховской. — И потому, чем ближе к этому, тем я больше доволен.
«Никакой надобности, — подумала она, — приезжать человеку проститься с тою женщиной, которую он любит, для которой хотел погибнуть и погубить себя и которая не может
жить без него. Нет никакой надобности!» Она сжала губы и опустила блестящие глаза на его
руки с напухшими
жилами, которые медленно потирали одна другую.
— Это совершенно другой вопрос. Мне вовсе не приходится объяснять вам теперь, почему я сижу сложа
руки, как вы изволите выражаться. Я хочу только сказать, что аристократизм — принсип, а
без принсипов
жить в наше время могут одни безнравственные или пустые люди. Я говорил это Аркадию на другой день его приезда и повторяю теперь вам. Не так ли, Николай?
— Ой, больно! Ну, и больно же, ой, господи! Да — не троньте же… Как я буду
жить без руки-то? — с ужасом спрашивал он, хватая здоровой
рукой плечо студента; гладя, пощупывая плечо и косясь мокрыми глазами на свою
руку, он бормотал...
В комнате, даже слишком небольшой, было человек семь, а с дамами человек десять. Дергачеву было двадцать пять лет, и он был женат. У жены была сестра и еще родственница; они тоже
жили у Дергачева. Комната была меблирована кое-как, впрочем достаточно, и даже было чисто. На стене висел литографированный портрет, но очень дешевый, а в углу образ
без ризы, но с горевшей лампадкой. Дергачев подошел ко мне, пожал
руку и попросил садиться.
— Цирульники, а республики хотят. И что такое республика? Спроси их, — они и сами хорошенько не скажут. Так,
руки зудят. Соберутся в кучу и галдят. Точь-в-точь у нас на станции ямщики, как жеребий кидать начнут, кому ехать. Ну, слыханное ли дело
без начальства
жить!
Вообще сестрицы сделались чем-то вроде живых мумий; забытые, брошенные в тесную конуру, лишенные притока свежего воздуха, они даже перестали сознавать свою беспомощность и в безмолвном отупении
жили, как в гробу, в своем обязательном убежище. Но и за это жалкое убежище они цеплялись всею силою своих костенеющих
рук. В нем, по крайней мере, было тепло… Что, ежели рассердится сестрица Анна Павловна и скажет: мне и
без вас есть кого поить-кормить! куда они тогда денутся?
Кажется, и не стар, и телом бодр; а меч козацкий вываливается из
рук,
живу без дела, и сам не знаю, для чего
живу.
— Просто не понимаю, что сделалось с женой, — удивлялся Замараев, разводя
руками. — Уж я как ее уговаривал: не бери мамынькиных денег.
Проживем без них… А разве с бабой сговоришь?
Лопахин. А мне в Харьков надо. Поеду с вами в одном поезде. В Харькове
проживу всю зиму. Я все болтался с вами, замучился
без дела. Не могу
без работы, не знаю, что вот делать с
руками; болтаются как-то странно, точно чужие.
Ну, стала она барам ненадобна, и дали они ей вольную, — живи-де, как сама знаешь, — а как
без руки-то
жить?
— Ты все про других рассказываешь, родимый мой, — приставал Мосей, разглаживая свою бороду корявою, обожженною
рукой. — А нам до себя… Мы тебя своим считаем, самосадским, так, значит, уж ты все обскажи нам, чтобы
без сумления. Вот и старички послушают… Там заводы как хотят, а наша Самосадка допрежь заводов стояла. Прапрадеды
жили на Каменке, когда о заводах и слыхом было не слыхать… Наше дело совсем особенное. Родимый мой, ты уж для нас-то постарайся, чтобы воля вышла нам правильная…
— Ты, этово-тово, Мосей, правильно, хоть и оборачиваешь на кержацкую
руку. Нельзя по-ихнему-то, по-заводскому, думать… Хозяйством надо
жить: тут тебе телушка подросла, там — жеребенок, здесь — ярочка. А первое дело — лошадь. Какой мужик, этово-тово,
без лошади?
— Не могу я
жить без этой Нюрочки, — шептала старушка, закрывая лицо
руками. — Точно вот она моя дочь. Даже вздрогну, как она войдет в комнату, и все ее жду.
— А то, что вы прощаете ее, — потому что она
без этого прощенья
жить не может, и сейчас наложила было на себя
руки и хотела утопиться.
Я сказал уже, что Нелли не любила старика еще с первого его посещения. Потом я заметил, что даже какая-то ненависть проглядывала в лице ее, когда произносили при ней имя Ихменева. Старик начал дело тотчас же,
без околичностей. Он прямо подошел к Нелли, которая все еще лежала, скрыв лицо свое в подушках, и взяв ее за
руку, спросил: хочет ли она перейти к нему
жить вместо дочери?
— Это ты насчет того, что ли, что лесов-то не будет? Нет, за им
без опаски насчет этого
жить можно. Потому, он умный. Наш русский — купец или помещик — это так. Этому дай в
руки топор, он все безо времени сделает. Или с весны рощу валить станет, или скотину по вырубке пустит, или под покос отдавать зачнет, — ну, и останутся на том месте одни пеньки. А Крестьян Иваныч — тот с умом. У него, смотри, какой лес на этом самом месте лет через сорок вырастет!
— А я вот вам не верю! — вдруг возбуждаясь, заявила мать. И, быстро вытирая запачканные углем
руки о фартук, она с глубоким убеждением продолжала: — Не понимаете вы веры вашей! Как можно
без веры в бога
жить такою жизнью?
Серые,
без лучей, лица. Напруженные синие
жилы внизу, на воде. Тяжкие, чугунные пласты неба. И так чугунно мне поднять
руку, взять трубку командного телефона.
— Хорошо вам, Алексей Васильич, так-ту говорить! Известно, вы
без горя
живете, а мне, пожалуй, и задавиться — так в ту же пору; сами, чай, знаете, каково мое житье! Намеднись вон работала-работала на городничиху, целую неделю
рук не покладывала, а пришла нонче за расчетом, так"как ты смеешь меня тревожить, мерзавка ты этакая! ты, мол, разве не знаешь, что я всему городу начальница!". Ну, и ушла я с тем… а чем завтра робят-то накормлю?
Каким образом это сходит им с
рук? в силу чего?"Но что еще замысловатее: если люди
без шкур ухитряются
жить, то какую же степень живучести предъявят они, если случайно опять обрастут?
Как нарочно все случилось: этот благодетель мой, здоровый как бык, вдруг ни с того ни с сего помирает, и пока еще он был
жив, хоть скудно, но все-таки совесть заставляла его оплачивать мой стол и квартиру, а тут и того не стало: за какой-нибудь полтинник должен был я бегать на уроки с одного конца Москвы на другой, и то слава богу, когда еще было под
руками; но проходили месяцы, когда сидел я
без обеда, в холодной комнате, брался переписывать по гривеннику с листа, чтоб иметь возможность купить две — три булки в день.
«Что, говорит, мне ваш завод? никогда нет свободных денег в
руках!» Добро бы взял какую-нибудь… так нет: все ищет связей в свете: «Мне, говорит, надобно благородную интригу: я
без любви
жить не могу!» — не осел ли?
Еще восемь лет
прожил он у богомаза, усиленно в это время читая все, что попадалось под
руку, и рисуя. Но то и другое шло
без всякой системы.
«Собираться стадами в 400 тысяч человек, ходить
без отдыха день и ночь, ни о чем не думая, ничего не изучая, ничему не учась, ничего не читая, никому не принося пользы, валяясь в нечистотах, ночуя в грязи,
живя как скот, в постоянном одурении, грабя города, сжигая деревни, разоряя народы, потом, встречаясь с такими же скоплениями человеческого мяса, наброситься на него, пролить реки крови, устлать поля размозженными, смешанными с грязью и кровяной землей телами, лишиться
рук, ног, с размозженной головой и
без всякой пользы для кого бы то ни было издохнуть где-нибудь на меже, в то время как ваши старики родители, ваша жена и ваши дети умирают с голоду — это называется не впадать в самый грубый материализм.
Почти
без всяких средств, владея сотней разоренных душ, он сложил
руки и во всю остальную жизнь, целые двенадцать лет, никогда не справлялся, чем он
живет, кто содержит его; а между тем требовал жизненных удобств, не ограничивал расходов, держал карету.
Марфа Петровна видела, как приехала Алена Евстратьевна, и все поняла
без объяснений: случай вышел не в
руку; ну да все под Богом ходим, не век же будет
жить в Белоглинском эта гордячка.
Влас (входит, в
руках его старый портфель). Вы скучали
без меня, мой патрон? Приятно знать это! (Суслову, дурачливо, как бы с угрозой.) Вас ищет какой-то человек, очевидно, только что приехавший. Он ходит по дачам пешком и очень громко спрашивает у всех — где вы
живете… (Идет к сестре.) Здравствуй, Варя.
Именно так я и поступаю. Когда мне говорят: надоело! — я отвечаю: помилуйте! хоть кого взбесит! Когда продолжают: и
без errare хлопот много — я отвечаю: чего же лучше, коли можно
прожить без errare! Когда же заканчивают: не заблуждаться по нынешнему времени приличествует, а внушать доверие! — я принимаю открытый и чуть-чуть легкомысленный вид, беру в
руку тросточку и выхожу гулять на улицу.
— Вот — гляди! Вот Маякин! Его кипятили в семи котлах, а он —
жив! И — богат! Понял?
Без всякой помощи, один — пробился к своему месту! Это значит — Маякин! Маякин — человек, который держит судьбу в своих
руках… Понял? Учись! В сотне нет такого, ищи в тысяче… Так и знай: Маякина из человека ни в черта, ни в ангела не перекуешь…
Жена Долинского
живет на Арбате в собственном двухэтажном доме и держит в
руках своего седого благодетеля. Викторинушку выдали замуж за вдового квартального. Она
пожила год с мужем, овдовела и снова вышла за молодого врача больницы, учрежденной каким-то «человеколюбивым обществом», которое матроска
без всякой задней мысли называет обыкновенно «самолюбивым обществом». Сама же матроска состоит у старшей дочери в ключницах; зять-лекарь не пускает ее к себе на порог.
Жевакин. На нет и суда нет. Конечно, это дурно, а впрочем, с эдакою прелюбезною девицею, с ее обхожденьями, можно
прожить и
без приданого. Небольшая комнатка (размеривает примерно
руками),эдак здесь маленькая прихожая, небольшая ширмочка или какая-нибудь вроде эдакой перегородки…
Кочкарев (вслух).Как это глупо, как это глупо! Да вы, сударыня, видите: он просит
руки вашей, желает объявить, что он
без вас не может
жить, существовать. Спрашивает только, согласны ли вы его осчастливить.
— Все прежде бывало, вашество! — ораторствовал он, — и говядина была, и повара были, и погреба с винами у каждого были, кто мало-мальски не свиньей
жил! Прежде, бывало, ростбиф-то вот какой подадут (Прокоп расставил
руки во всю ширину), а нынче, ежели повар тебе беф-брезе изготовит — и то спасибо скажи! Батюшка-покойник
без стерляжьей-то ухи за стол не саживался, а мне и с окуньком подадут — нахвалиться не могу!
Глафира (опять прилегая к Лыняеву). Итак, вы меня любите, мы
живем душа в душу. Я — олицетворенная кротость и покорность, я не только исполняю, но предупреждаю ваши желания, а между тем понемногу забираю в
руки вас и все ваше хозяйство, узнаю малейшие ваши привычки и капризы и, наконец, в короткое время делаюсь для вас совершенной необходимостью, так что вы
без меня шагу ступить не можете.
— Здравствуйте! — пробасил тот, протягивая Бегушеву
руку. — Вот вы желали помогать бедным, — продолжал священник тем же басовым и монотонным голосом, — вчера я ходил причащать одну даму… вероятно, благородного происхождения, и
живет она — умирающая,
без всякой помощи и средств — у поганой некрещеной жидовки!
Совершенно другое дело светская красавица: уже несколько поколений предки ее
жили, не работая
руками; при бездейственном образе жизни крови льется в оконечности мало; с каждым новым поколением мускулы
рук и ног слабеют, кости делаются тоньше; необходимым следствием всего этого должны быть маленькие ручки и ножки — они признак такой жизни, которая одна и кажется жизнью для высших классов общества, — жизни
без физической работы; если у светской женщины большие
руки и ноги, это признак или того, что она дурно сложена, или того, что она не из старинной хорошей фамилии.
Любопытный был человек!
Жил холостяком, брак считал недостойным и запоздалым учреждением, остающимся пока еще только потому, что люди не могут найти, чем бы его заменить; ходил часто
без шапки, с толстой дубиной в
руке, ел мало, вина не пил и не курил и был очень умен.
Твердынский. Ведь вот какие странные бывают казусы.
Жили мы с вами,
жили три месяца, и все говорили только о предметах, вызывающих на размышления, а теперь мгновенно мое воззрение на вас совсем изменилось. Отчего ж вы не хотите, чтоб я положил так
руку? (Кладет
руку на спинку кресла, на котором сидит Катерина Матвеевна.) Я ни до чего не коснусь
без разрешения. Ни до чего.
Яков догадывался о том, кто она отцу, и это мешало ему свободно говорить с ней. Догадка не поражала его: он слыхал, что на отхожих промыслах люди сильно балуются, и понимал, что такому здоровому человеку, как его отец,
без женщины трудно было бы
прожить столько времени. Но все-таки неловко и перед ней, и перед отцом. Потом он вспомнил свою мать — женщину истомленную, ворчливую, работавшую там, в деревне, не покладая
рук…
Наконец, в один воскресный или праздничный день, рано поутру, для чего Панаев ночевал у меня, потому что я
жил гораздо ближе к Арскому полю, вышли мы на свою охоту, каждый с двумя рампетками: одна, крепко вставленная в деревянную палочку, была у каждого в
руках, а другая, запасная,
без ручки, висела на снурке через плечо.
Гаврила Пантелеич.
Без любви да
без согласия, мол, что уж! А чтоб надо по закону: да боится и да любит жена мужа своего! К примеру, вот мы с Настасьей Петровной тридцать лет
прожили, а этой музыки, чтоб караул кричать, не бывало. Выругаешь ее когда под горячую
руку — смолчит; после уж разве выговорит, если не по резонту обида. Ну, и измены какой друг другу — это уж избави и храни заступница! Я — топор, она — пила на этот счет, если б что!
Андрей. Нет, уж так-то серьезно, что хоть в петлю полезай… Прежде-то я бывал у них не часто… так, думал, для времяпровождения, а теперь каждый день тянет, хоть взглянуть только!.. А она… она-то как будто шутит надо мной: то задумается, да так глядит, так глядит!., а мне так подошло… ну, прямо тебе скажу: не
жить без нее… хоть
руки на себя накладывай!.. Либо она… либо…
Садится Орша на коня,
Дал знак
рукой, гремя, звеня,
Средь вопля женщин и детей
Все повскакали на коней,
И каждый с знаменьем креста
За ним проехал в ворота;
Лишь он, безмолвный, не крестясь,
Как бусурман, татарский князь,
К своим приближась воротам,
Возвел глаза — не к небесам;
Возвел он их на терем тот,
Где прежде
жил он
без забот,
Где нынче ветер лишь
живет,
И где, качая изредка
Дверь
без ключа и
без замка,
Как мать качает колыбель,
Поет гульливая метель!..
Даша. Убей ты меня лучше! Не хочу я
жить без твоей ласки! Сам ведь ты меня приучил. Зачем же ты меня прежде любил да нежил, я бы уж не привыкала. Помнишь, мой сердечный, дома-то ты, бывало, на меня не наглядишься, а выйдем мы с тобою в праздник на улицу — и сидим целый день обнявшись, за белую
руку ты меня держишь, в глаза мне смотришь. Народ-то идет — на нас радуется. Скоро-то, скоро все это миновалося! (Плачет.)
— И еще, еще… — продолжал Вася. — Я никогда еще не говорил тебе этого, Аркадий… Аркадий! Ты так счастливишь меня дружбой своею,
без тебя я бы не
жил на свете, — нет, нет, не говори ничего, Аркаша! Дай мне пожать тебе
руку, дай по…благо…дар…ить тебя!.. — Вася опять не докончил.
— Да, я хочу тебе кое-что сказать, — зашептала она, сжимая мне
руку. — Я тебя люблю,
жить без тебя не могу, но… не езди ко мне, милый мой! Не люби меня больше и говори мне «вы». Я не могу уж продолжать… Нельзя… И не показывай даже виду, что ты меня любишь.
Если бы ты и хотел этого, ты не можешь отделить свою жизнь от человечества. Ты
живешь в нем, им и для него.
Живя среди людей, ты не можешь не отрекаться от себя, потому что мы все сотворены для взаимодействия, как ноги,
руки, глаза, а взаимодействие невозможно
без самоотречения.
«Эх, любезные друзья мои!» — продолжает он думать, не
без злорадства потирая
руки. «Кабы это я был теперь становым, а вы бы у меня в стане
проживали, показал бы я вам куда Макар телят гоняет… Всех бы эдак: ты что, мол, есть за человек такой? Ты, мол, Фрумкин? — Тарарах тебя, каналья!.. Таррах-трах!.. Раз-два!.. Справа налево!.. В острог! в секретную! При отношении — так, мол, и так»…
Бог лишил их и «плодов древа жизни», ибо они могли бы давать лишь магическое бессмертие;
без духовного на него права, и оно повело бы к новому падению [Как указание опасности новых люциферических искушений при бессмертии следует понимать печальную иронию слов Божьих: «вот Адам стал как один из нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он
руки своей, и не взял также от древа жизни, и не вкусил, и не стал
жить вечно» (3:22).].